Ермак, Каменный пояс
Федоров Евгений Александрович
ЕРМАК
Вот и устье Сылвы, струги вошли в нее. Кольцо оповестил весело:
— Кончилась тут, на устье, вотчина Строгановых, а чье дальше царство — одному богу ведомо!
И впрямь, берега пошли пустынные, безмолвные. Леса придвинулись к воде угрюмые, дикие.
Вечерние зори на Сылве спускались нежданно, были синие, давящие, что-то нехорошее таилось в них.
— Будто на край света заплыли! — вздыхал Дударёк. Ермак строго посмотрел на Дударька, сказал:
— Осень близится, блекнет ярь-цвет. Больше тьмы, чем света!
И может быть, тут впервые атаман подумал: «Припоздали мы с отплытием!». Но вернуться — значило еще больше встревожить дружину.
Гребли казаки изо всех сил против течения.— струя шла сильная и упрямая. Неделю-другую спустя показались земляные городки, над которыми стлался горький дым. На берег выходили кроткие люди в меховых одеждах. Они охотно все давали казакам, но дары их были бедны: туески малые с медом, с морошкой да сухая рыба…
Дни между тем становились короче, низко бежали набухшие тучи, и бесконечно моросил дождь. Постепенно коченела земля, хрустел под ногами палый лист. На привалах жгли жаркие костры, но утренники разукрашивали ельники тонким кружевом изморози. Холод пробирал до костей и на мглистой, ленивой заре зуб на зуб не попадал от стужи. По Сылве поплыло «сало». Смерзшиеся первые льдины, облепленные снегом, крепко ударяли в струги.
К вечеру над густой шугой, в которой затерло казачий караван, пошел снег. Он шел всю ночь и утро. И сразу легла белая нарядная зима.
Иванко Кольцо ходил у реки и сердился:
— Вот и доплыли. Не по донскому обычаю ледостав пришел, не ко времени.
Ермак улыбнулся и сказал:
— Обычаи тут сибирские, свыкаться надо. Коли так встретила, будем ставить городок!
На высоком мысу, под защитой леса, поставили острожек. А первой срубили часовенку, водворив в нее образ Николая угодника.
Поп Савва отслужил молебен. Казаки молились святому;
— Обереги нас, отче, от лиха злого, а паче от тоски. Нам бы, Никола, полегче жить да повеселей…
Видно, не дошла казацкая молитва до Николы угодника— плешатого старичка, кротко смотревшего с образа. Только укрылись заваленные снегами повольники от ‘стужи, как вскоре кончились все запасы. Начался голод, а за ним цинга. Ослабевшие казаки, высланные в дозоры, замерзали от стужи. Поп наскоро отпевал их, а затем тела зарывали в снег. Пятеро ушли на охоту и не вернулись. Догадывались, что сбегли искать светлую долю, да, видать, нашли ее в сугробах, похоронивших леса.
Только один батька не сдавался. В погожие дни он поднимался на тын и показывал на заснеженный простор, который раскинулся надо льдами Сылвы.
— Браты, гляди, эвон — синее марево: то Камень, а за ним Сибирь!
— Близок локоть, да не укусишь,— сердито ворчал Матвейко Мещеряк.— Батько, хватит на горы глядеть. Дозволь казакам на медведя сходить…
Нашли-берлогу, подняли зверя, и Брязга посадил его на рогатину. Убили лесного хозяина и на полозьях притащили в острожек.
Сколько радости было! За все недели раз досыта казаки наелись.
— Не хватает медов! Совсем душа растаяла! — повеселел поп Савва.— Сплясать, браты, что ли?
— Да ты всю святость стеряешь, батя. Аль забыл, что ныне на Руси Филиппов пост! — смеялись казаки.
— Так то на Руси, а мы — не знай где, и митрополит нами тут пока не поставлен, дай спляшу!
Савва пошел в пляс. Он отбивал подкованными сапогами чечетку, прыгал козлом и вертелся как веретено. Прищелкивал перстами и подпевал себе:
Эх, сею, сею ленок…
Казаки выстукивали ложками частую дробь. Тут и домрачам и гуслярам стало стыдно —заиграли они. Пошла гульба, дым коромыслом.
— Вот и Дон помянули! — повеселел и батька…
Зима лютовала. Колкий снежок змейками курился по льду, по еланям, обтекая кочки и пни на вырубках. Ермак в эти дни похудел, проседь гуще пробила бороду.
приняли кару спокойно. Посинели в студеной воде, зубами лязгают. Ермак спросил:
— Ну как, браты?
— Сгинем, батько.
— А одни средь непогоди не сгибли бы?
— Один конец, добей, батько! — повернули глаза в сторону атамана, и прочитал в них Ермак глубокое раскаяние.
Закричал атаман:
— А ну вылазь, крещеные! Рассолодели? С татарами биться собирались, а сами от зимушки удумали гибнуть. Эхх…
Мучались, голодали, но терпели. Мутный дневной свет не радовал, не было в нем теплоты. Но однажды поп Савва проснулся и радостно закричал на всю избу;
— Братцы! Братцы!
Казаки подняли с нар очумелые головы. Солнце плескалось в окно. В светлой поголубевшей тишине нежно переливался пурпур, золото и ярь медяная.
— Веснянка в оконце глянула!
А через неделю зацвела верба, зазвучала капель. По острожку разнесся голос Ермака:
— Эй, вставай, берложники! Заспались! — Он прошел за тын и отломил веточку. Она была еще холодная, ломкая, но в ней уже теплилась жизнь. Круто повернуло на весну…
Казаки не сразу вернулись к Строгановым. Прогремели льды на Сылве, прошел весенний паводок, зазеленели леса, а Ермак не торопился. Много тяжких дней и ночей пережито в этом студеном и диком краю, тут на крутояре сложили в братскую могилу десятки казаков: круто было! Но здесь, в суровых днях родилось одно решающее— войско. Беды закалили людей. Грозное испытание не прошло напрасно. Ермак как бы вырос, и слово его в глазах дружины — было крепкое слово. Жаль было расставаться с острожком — первым русским городком на неведомой земле. Тут во всей полноте осознавалась своя воля. И хотя гулебщики особо не кланялись Строгановым, а все же считались служилыми казаками.
Отходил май, отцвела цветень и угомонились по гнездовьям птицы, когда казаки сели в струги и кормщик Пимен махнул рукой…
КАМЕННЫЙ ПОЯС
Всех своевольцев и грабителей атаман нещадно карал батогами. Шли к нему пины, он встречал их почтительно и склонял на свою сторону. Многие из них среди народа восхваляли «государя-батюшку». Из Ось: приехал с поклоном воевода, привез пушку, бочку пороха и два воза медных денег. Чика принял дары, приказал воеводе по-казачьи остричь волосы:
— Будь ты отныне казак, а не воевода! Полно тебе мирскую кровь-то сосать!..
Каждый день в Чесноковку подходили новые и новые толпы повстанцев, атаман верстал их в казаки.
Меж тем из-под Красноуфимска прискакал гонец с радостным сообщением. Салават Юлаев со своими башкирами занял городок. Атаман задумался, дерзкие мысли пришли ему в голову: решил он захватить Кунгур да Челябу. Поручил он табынскому казаку Ивану Кузнецову принять начальство над башкирами и вести их в пермскую землю. Тут и Грязнову выпало счастье: вызвал его атаман, долго вглядывался в него пытливо, наконец сказал:
— Вижу, верный ты человек! Сослужи государю-батюшке службу: веди свое воинство на Челябу, преклони ее к нашему делу!
Грязнов не утерпел, подошел к атаману, обнялся с ним.
Не мешкая, Ивашка с бомбардиром подняли свое воинство в поход. За околицей мела пурга, выл злобный сиверко. Но демидовские жигари, не страшась ни мороза, ни ветра, бодро тронулись по сибирской дороге на Челябу.
Глава третья
В Челябу из слободы Кундравинской прискакал купецкий сын Ануфриев и насказал разных страхов. От него узнали, что пугачевские войска заняли крепости Чебаркульскую и Верхнеуральскую.
Купецкий сын заготовлял овес для торговлишки, когда пугачевцы подошли к слободе Кундравинской. Население, разодевшись во все праздничное, толпой вышло им навстречу. Слободской поп приказал ударить в колокола и собрал причт, чтобы поднять иконы и хоругви для встречи атамана Грязнова.
Из-за горы показались пугачевские войска. Впереди ехал сам Грязнов — кряжистый, русобородый. На нем расстегнутая крытая шуба, под ней бешмет, обут атаман в сапоги, на голове
— Куда, братцы? — спросил он.
— В Галашки, а там и на Утку! — нехотя ответили они. Угрюмыми глазами они провожали приказчика, который поднялся на крыльцо и прошагал в контору.
Там за столом сидел Широков и о чем-то толковал с высоким жилистым сержантом. Не раздумывая долго, Селезень попросил управителя:
— Яков, дай мне шустрого конька!
— Куда собрался? — уставился на него Широков.
— Пойду со всеми в Галашки!
— Ну и с богом!—согласился Широков.— А вот сержант Курлов, оборонитель демидовской Утки. Держись за него. Не выдаст!
Сержант поднял на Селезня строгие серые глаза и сказал:
— Что ж, видать, расторопный человек. Нашего полку прибыло! — Он скупо улыбнулся приказчику, но эта сдержанность и немногословность Курлова Селезню понравились…
Иван Селезень с отрядом нижнетагильцев прибыл в деревню Галашки. Здесь отряд расположился по крестьянским избам. Крестьяне и работные отказались идти дальше, требуя выяснения обстановки. Сколько ни ругался и ни грозил сержант Курлов, сколько ни уговаривал приказчик, заводские не хотели двигаться на Утку. За всех дружинников ответил черномазый угрюмый углежог:
— Припоздали мы в Утку, поди, опередил нас полковник Белобородое. Быстр вояка! Опасно на рожон лезть!
По правде говоря, и сам Селезень струсил не на шутку. Он не ожидал, что пожар восстания так быстро распространится. Прорвалась долго сдерживаемая ненависть народа против бар, заводчиков и приказчиков. Встречая среди крестьян и заводчиков большое сочувствие, Белобородое с быстро увеличивающимся отрядом прошел заводы, расположенные по реке Белой и под Кунгуром, и везде по-своему расправлялся с угнетателями. Куда только не приходил он, немедленно сжигались конторские долговые книги. Народ ловил заводских приказчиков и беспощадно вешал их, а зачастую предавал мукам. Пылали хоромы заводчиков, управителей, не щадили иногда и заводские строения. Приписные крестьяне жгли заготовленный в лесах уголь, рушили плотины, спуская воду в прудах, и разбегались кто куда. Возмущение охватило огромный край.
Никакие уговоры не действовали на работных и крестьян. Сейчас, даже находясь далеко от Урала, в Саикт-Петербурге, князь Вяземский мог убедиться в том, насколько призрачно
Глава пятая
Пугачеву снова довелось встретиться с Михельсоном.
С каждым часом росли повстанческие отряды. Собрав силы, Пугачев устремился к Кунгуру. Прознав об этом, Михельсон выступил из Уфы и пошел ему наперерез. Отважно перевалив горы, перебравшись вплавь через реки, Михельсон торопился встретиться с противником. Он шел с пушками, и, чтобы не строить мостов, подполковник приказал перетаскивать орудия на канатах по дну быстрых горных рек. Жадно перехватывая каждый слух о Пугачеве, Михельсон в одно утро увидел за лесом стройное многочисленное войско. Он поразился, недоумевая над тем, откуда могли появиться правительственные войска.
Пугачев тоже заметил врага и не терял понапрасну времени. Он решил предупредить противника. Емельян Иванович приказал конникам спешиться и сам повел их на Михельсона. На легком серебристо-белом коне Пугачев первым бросился в атаку.
— За мной, детушки, за мной! — взывал он.
Неустрашимость вождя увлекла повстанцев, и они бросились врукопашную. Противников охватило озлобление. На бешеном скаку Пугачев врубился в солдатские ряды, опрокинул защитников и захватил пушки. Левый фланг противника был смят и расстроен. Но и Михельсон не растерялся, он быстро перестроил колонны и бесстрашно повел их в контратаку. Снова пушки были отбиты, и пугачевское воинство, расстроенное и не умеющее маневрировать, стала разбегаться под ударами. Через два часа все было покончено.
С немногими уцелевшими атаманами Пугачев пустился по лесной дороге.
— Ох, и вояки! Гляди-ка, вчистую меня разбили! — не унывая, сказал он Чумакову.— Погоди, придет времечко, и мы свое войско обучим!
Огромную и неукротимую силу Пугачев черпал в народе. Прошло всего несколько дней, и опять вокруг него, как молодой дубняк, шумели конница и дружины. С ними и устремился он на Осу. Три раза в дороге он снова схватывался с Михельсоном, изнурил его. Три раза Михельсон рассеивал противника, и снова, точно из земли, у Пугачева вырастали новые силы. Не было у него пушек, но за этим дело не стало. Подойдя к Осе, он упрятал отряды в засаде, а башкир послал тревожить город. Из Осы выслали команду с пушками в погоню за башкирами. Кочевники заманили их в глубь лесов, и Пугачев внезапно напал на незадачливое воинство, отобрал орудия и теперь с артиллерией подошел к городу. Не мешкая, он послал коменданту крепости Скрипицыну предложение сдаться на милость победителя
Федоров Евгений Александрович ( 1897 – 1961), русский писатель. Начал печататься в 1916 году. Основные темы Федорова связаны с историей Урала и Сибири: «У горы Магнитной», «Кыштымский зверь», «Ермак». Наиболее крупное произведение – трилогия «Каменный пояс»
